Любящее сердце - Страница 68

Впрочем, долго держать дверь закрытой не полагалось. Это могло вызвать ненужные толки и даже скандал.

Герцог Торнхилл прикрыл дверь. Виконт Керзи смотрел на него с прежней довольной улыбкой.

– Жаль, что мода носить шпаги прошла лет тридцать назад, Торнхилл. Мы могли бы побренчать оружием, устроив неплохое шоу для многочисленных зрителей, не так ли?

– Я должен поблагодарить тебя, Керзи, – сказал Торнхилл, проигнорировав вопрос, – за то, что ты позволил мне так легко добиться руки моей теперешней жены. Она – самое большое сокровище, которое может достаться человеку.

– Хороша, да? – со смехом согласился Керзи. – Наверное, мне надо было бы самому побаловаться с ней разок-другой. Вскрыть ее для тебя и все такое.

– Осторожнее, Керзи, – очень тихо проговорил Торнхилл, – ей пришлось пережить жуткое унижение, за которое мы оба несем ответственность.

– Брось, – все с тем же смехом сказал Керзи, – ты должен признать, что из меня игрок получился лучше, чем из тебя. Письмо – это игра маэстро. Единственное, чего я никак не мог ожидать, основываясь на расхожем представлении об авторе, что ты наденешь на себя семейные кандалы. Знаешь, ты действительно меня позабавил.

– Я буду краток, – сказал граф. – Ты соблазнил и опозорил жену моего отца, ты унизил женщину, которая сейчас является моей женой, и ты повел себя непростительно жестоко, играя на чувствах кузины моей жены, еще более молодой и невинной девушки. Я не стану тебе мстить и строить козни, поскольку, как я сейчас понимаю, вести с тобой игру на равных – это опускаться до твоего уровня. Но знай: если ты приблизишься хоть на шаг к женщинам, которые находятся под моей защитой, или попытаешься раздуть скандал вокруг любой из них, я брошу тебе перчатку в лицо в самом публичном месте. Я не стану спрашивать, понимаешь ли ты меня. Я не думаю, что ты умственно отсталый.

Виконт Керзи откинул голову и расхохотался.

– Я дрожу от страха. Видишь, коленки трясутся.

– Если они не трясутся сейчас, затрясутся к концу бала.

Вдруг дверь с треском распахнулась, и Керзи одновременно с Торнхиллом повернули головы.

В дверях стоял граф Рашфорд, с глазами навыкате, лиловый от ярости. За спиной графа мелькнуло перепуганное лицо графини. В комнате засиделась за ужином та самая почтенная компания, которая не захотела находиться рядом со скандальной парочкой. Два других господина торопливо уводили своих дам прочь через открытую дверь в коридор.

– Отец! – только и смог сказать виконт Керзи.

Жизнь оказалась больше похожей на сцену из мелодрамы, чем сама мелодрама. Ни одному режиссеру не удалось бы воспроизвести все нюансы немой сцены, которую сейчас созерцал Торнхилл. Ну что ж, теперь понятно, для чего на самом деле предназначены ниши с дверцами. Интересно, звуки поцелуев, доносящихся из одного алькова, так же хорошо прослушиваются в другом?

– Граф Рашфорд, графиня, – сказал Торнхилл, вежливо поклонившись обоим. – Господа, я все сказал. Позвольте откланяться.

Торнхилл вышел, тщательно прикрыв за собой дверь. Танец подходил к концу. Он мог понадобиться Дженнифер.

* * *

Дженнифер обнаружила в себе доселе незнакомую черту: трусость. Те самые вопросы, которые она задала Гейбу во время первого танца, крутились у нее в голове и сейчас, когда бал подходил к концу. Она знала ответ, но не хотела слышать подтверждения. Возможно, это потому, что, не слыша подтверждения из чужих уст, она могла бы убедить себя в том, что не знает ответов.

Как только закончится бал, она снова задаст свои вопросы. Она так решила. Но и в карете она так и не смогла заставить себя ни о чем спросить. Они были вдвоем, одни, но продолжали хранить молчание. Граф сидел в правом углу, она в левом. И он так сильно сжимал ее руку, что она почти сумела сосредоточиться только на своей боли, желая отвлечься от неотступных мыслей.

Она спросит его, как только он войдет к ней в спальню. Она решила так, когда он проводил ее до дверей гардеробной, легонько поцеловав и пообещав, что скоро придет. Но она не сдержала обещания. Когда он вошел к ней, она была в ночной рубашке и волосы ее, распущенные и расчесанные, покрывали плечи и спину. Единственное, что она сейчас чувствовала, было желание и предвкушение удовольствия. Если она спросит сейчас, все будет разрушено, подсказывал ей внутренний голос, и он не станет заниматься с ней любовью. Или, если все же станет, она не сможет насладиться этим сполна.

И тогда она решила спросить его потом, перед тем как они уснут. Но занятия любовью отняли немало времени и еще больше сил. И еще занятия любовью напомнили ей о том, что она не хочет, чтобы ее догадка оказалась правдой. Она не хотела, чтобы это было правдой, потому что она хотела любить его. И она хотела, чтобы любовь, физическая любовь, доставляла ей радость до конца дней. Она не хотела, чтобы это стало лишь супружеским унылым долгом.

– Моя любовь, – прошептал он, когда они снова смогли говорить, – Любовь моя, я не слишком тебя измучил?

Из того, что говорила тетя Агата, и из того, что она успела узнать до нее, вытекало, что это не могло занимать больше нескольких минут. И еще она думала, что это немного неприятно, но вовсе не утомительно. Но на самом деле оказалось, что любовью можно заниматься часами и при этом так уставать, что не хватает сил сказать и слова. Она только глубоко вздохнула, свернулась клубочком и уснула. Уснула до того, как услышала в ответ его тихий смех.

Когда она проснулась, в комнате посветлело. Он нежно касался губами ее виска и скул, и это они, его губы, придали ее сну эротическую окраску, а потом совсем разбудили ее. Она вздохнула сонно и потянулась, переплетая свои ноги с его. Прикосновение его сильных и мускулистых ног было щекочуще-приятным.